Игорь Морозов и Лидия Светозарова исполнители главных ролей. Фото Ирина Шымчак
тестовый баннер под заглавное изображение
«Геликон» входит в эту опасную реку уже в третий раз. Именно с его «Пиковой дамы» стартовал проект «Театр в кино», который осуществляет телеканал «Культура». Потом была «Золушка». И вот теперь «Травиата», премьера которой прошла в духе шумных светских мероприятий: с красной дорожкой, дефиле от Юдашкина, бриллиантами от партнеров и селебрити в вечерних туалетах.
Проект «Театр в кино» — это не просто фиксация спектаклей на видео, которая театру не только не помогает обрести популярность, но, напротив, губительна и даже зачастую смертельна для живого театрального искусства. Идея, родившаяся на телеканале, принципиально другая: соединить технологии театра и кино, использовать возможности кинематографа для расширения визуальной и звуковой палитры, внести в театральную реальность элементы киноязыка и в итоге создать новый мультидисциплинарный продукт.
Не зря первой ласточкой проекта стал спектакль «Геликона»: Дмитрий Бертман любит эксперименты и новации. Но если в «Пиковой даме» спектакль служил лишь отправной точкой, на основе которой был снят фильм, радикально отличающийся от театрального исходника, то в случае с «Травиатой» постановщики Дмитрий Бертман, режиссер киноверсии Дарья Вендина и оператор Евгений Тимохин сохранили ткань спектакля в полной мере. И потому особенно интересно отметить те яркие черты, которые отличают сценическую версию от экранной. А заодно оценить общую картину: как живется оперному театру в кино? Хорошо ли ему там? Уютно ли? Как себя чувствуют зрители, привыкшие к атмосфере оперного дома, которым приходится ощутить странное соседство с завсегдатаями кинозала — жующими попкорн, болтающими во время действия, свободно бродящими по залу и совершенно не боящимися кашлять? Ведь никому они не помешают.
Выбрать каст для киноверсии — уже решение. Ведь в опере всегда бывает несколько составов. В театре можно послушать в партии Виолетты Лидию Светозарову или Юлию Щербакову — и это будут два разных спектакля. Кино — это раз и навсегда. Авторы выбрали для вечности Лидию Светозарову (Виолетта), Игоря Морозова (Альфред) и Алексея Исаева (Жермон). А также Дмитрия Скорикова — доктор Гренвиль, Екатерину Облезову — Аннина, Ларису Костюк — Флора.
Киноязык с его возможностями игры крупными и общими планами и, разумеется, монтажа «вытащил» из артистов все их сильные стороны. Но и спорные тоже. И если выразительное лицо Светозаровой на крупных планах дает потрясающий эффект трогательности, вызывая сочувствие и сострадание, особенно в финальной сцене, то, к примеру, буффонная мимика Скорикова сыграла с ним на крупном плане предательскую шутку, превратив его чуть ли не в комического персонажа. А поскольку публика в зале — киношная, для которой (по крайней мере для какой-то ее части) сюжет «Травиаты» оказался абсолютно неизведанным и «свежим», то и реагировала она соответственно, хихикая и недоумевая: «Чего это доктор от нее нос воротит?» А вот фиксация камеры на образе Аннины — это интереснейшее приобретение. Екатерина Облезова в этой маленькой роли создает потрясающий смысловой объем. Осуждение грешницы? Жестокость? Или это сама судьба в ее образе не дает Виолетте обрести счастье взаимной любви, обрекая юную грешницу на мучение и смерть?
Игорь Морозов в роли Альфреда очень хорош. Бертман в своей постановке усилил «антигероичность» этого образа, подчеркнув его эгоизм, легкомыслие, безответственность. Но не все так линейно — Альфред в исполнении Морозова по-настоящему страстно влюблен. И те ракурсы, в которых персонаж появляется на экране, подчеркивают сочетание в нем хорошего и плохого, доброго и жестокого, но всегда искреннего — без малейшей фальши или наигранности.
Некоторые детали, которые в спектакле воспринимались как постановочная бомба, на экране потерялись. Например, первая сцена. Звучит дивная музыка Верди, в которой с первых тактов предвосхищается трагический финал, а на сцене — непарадный, зловещий Париж, заполненный нищими. И мохнатая живая собака, преданно охраняющая свою хозяйку-клошарку, спящую на картонной коробке. Это до слез. В кино живой собакой не удивишь. Тем более что поверх изображения бегут титры. А что такое титры в кино — это всем известно, на это можно не смотреть. На финальных титрах вообще можно встать и уйти, даже если их сопровождает гениальный саундтрек.
Но есть и обратный эффект. Так, убогая комнатка Виолетты — с выцветшими обоями и протекшим потолком, которая в сценическом варианте кажется чем-то странным (все-таки Виолетта — не уличная проститутка, а известная куртизанка, живущая далеко не в нищете), на киноэкране приобретает метафорический смысл. Сама Виолетта ощущает себя «падшей», а потому, как бы «красиво» она ни жила, как бы ни предавалась наслаждениям, пространство нищеты и убожества преследует ее до самой смерти.
Важнейший элемент кинематографической версии — высокое качество звука. В музыкальную ткань изящно вплетаются шумы — дождь, звон бокалов. Привлекателен для широкой публики и баланс вокальной и оркестровой партий. В театре он гораздо более гибкий. Здесь — все выверено и доведено до идеала. И если такой проект откроет для широкого круга зрителей путь к оперным шедеврам, то оно того стоит. Тем более что вариантов того, как «поженить» театр и кино, множество.
